На площадке был рояль, за которым сидел пианист, фон Штернберг предложил мне сесть на рояль, спустить один чулок и спеть песню, которую я должна была приготовить. Никакой песни у меня не было, равно как и шанса на получение роли. Так я считала. Можно только удивляться, почему я вообще пошла на студию. Ответ один: пошла, потому что внутренний голос сказал, что я должна это сделать.
Фон Штернберг был очень терпелив. «Если вы не подготовили ни одной песни, хотя вас об этом просили, спойте хотя бы ту, которая вам нравится», – сказал он.
Я еще больше смутилась. «Мне нравятся американские песни», – сказала я. «Тогда спойте американскую», – ответил он.
Я стала объяснять пианисту, что играть. Оказалось, он никогда не слышал этой песни.
Тут фон Штернберг прервал нас: «Это та сцена! Точно так будем снимать. Делайте то же, что и раньше, пытайтесь объяснить пианисту, что он должен играть».
(c)Из книги "Размышления"
Фон Штернберг был очень терпелив. «Если вы не подготовили ни одной песни, хотя вас об этом просили, спойте хотя бы ту, которая вам нравится», – сказал он.
Я еще больше смутилась. «Мне нравятся американские песни», – сказала я. «Тогда спойте американскую», – ответил он.
Я стала объяснять пианисту, что играть. Оказалось, он никогда не слышал этой песни.
Тут фон Штернберг прервал нас: «Это та сцена! Точно так будем снимать. Делайте то же, что и раньше, пытайтесь объяснить пианисту, что он должен играть».
(c)Из книги "Размышления"