Нам никогда не разрешалось праздновать день рождения моей матери. Человечеству - пожалуйста. Мировым знаменитостям - сколько угодно. Но тем, кого она считала своей семьей, - ни за что! Преступивший закон подлежал наказанию - беспощадно, как она умела, изгонялся из сферы ее бытия. Остракизм, в общем-то, многим был желателен, но длился он не вечно, а возвращение законных прав носило такой неприятный характер, что не оправдывало совершенную ошибку. Никаких поздравительных открыток, никаких подарков, цветов, тортов, вечеринок. Все это, однако , не означало, будто хоть кому-нибудь из нас позволяли забыть день ее рождения. Она набирала номер нашего телефона и говорила:
- Знаешь, кто мне звонил?..- За этим, как правило, следовал солидный перечень президентов, политических лидеров, знаменитых писателей, музыкантов, физиков, а под конец дождем лились имена популярных режиссеров и актеров. Потом звучал монолог о цветах:
- Ты бы поглядела на цветы! Корзины такой величины, что в дверь не проходят! Розы невероятной высоты, их ни в одну вазу не поставишь. Шагу сделать нельзя, столько цветов! Квартира похожа на оранжерею! Дышать невозможно, и к тому же я ума не приложу, куда деть все эти ящики с шампанским!
Тут она переводила дух. Наступала наша очередь "горько" жаловаться:
- Но, Мэсси, ты же велела, чтоб мы ничего не присылали... Ты же не хочешь,чтобы мы... Это же твой строгий приказ - ничего не делать ради дня твоего рождения!
Выслушав, мать моя отвечала:
- Разумеется, я против того, чтобы хоть что-нибудь делали вы, - просто моей семье следует знать, какую невероятную шумиху подняли все остальные по случаю моей даты.